г. Омск-Ленинск
В концагере Равенсбрюк
Что нового можно сказать о жизни в фашистской неволе, о концлагерях? О них написано много и в то же время мало. Миллионы человеческих жизней канули в вечность по вине фашистских преступников. Миллионы добрых дел и мечтаний оказались неосуществленными. Только в центральном женском концлагере Равенсбрюк из 132-х тысяч женщин двадцати стран мира было сожжено 92 тысячи. В живых осталось 40 тысяч. Судьба каждого – поучительная повесть жизни, труде и борьбе за счастье на Земле.
Описывать местоположение и режим в концлагере Равенсбрюк нет надобности. Об этом точно и подробно сказано в книгах бывшей узницы А.А. Никифоровой "Это не должно повториться" и "Повесть о борьбе и дружбе". Представление о Равенсбрюке дает и сборник рассказов-воспоминаний узниц "Они победили смерть". Что же запечатлелось в моем сознании?
...Ослабленных сыпным тифом и голодом, нас привезли в товарных вагонах сначала в Ровно, где оказались военнопленные девушки из других лагерей. Потом путь наш лежал в Германию. Нацисты хотели направить нас на военные заводы. В городе Зоэсте на распределительном пункте мы устроили забастовку и отказались работать на военных заводах. Явившиеся эсэсовцы многих избили. Один из них зло заявил, что расстреливать нас не будут, потому что у них есть места, где жизнь хуже смерти. Построив, куда-то погнали, затем заперли в мрачном зале каменного дома и продержали без еды сутки. Но это оказалась не тюрьма, а какой-то спортивный зал. Было тесно. Приходилось стоять, прижавшись друг к другу. С утра целый день гоняли по кругу во дворе, на ночь закрыли там же. А утром погрузили в товарные вагоны. Прибыли в Равенсбюрк 27 февраля I943 года. За каменной оградой заставили раздеться догола. В баню входили почему-то через окно. Каждую остригли наголо. Затем - дезинфекционная камера и душ. Одели всех в полосатые платья, деревянные башмаки и белые косынки. Мы не сразу узнали друг друга. Всех поместили в барак, который был отгорожен от других колючей проволокой. Пробыли в карантине два месяца. Спали на нарах в три этажа. За каждый пустяк - наказание. Чаще всего наказывали голодом или стоянием на аппеле (проверке) по нескольку часов в холодную или дождливую погоду, так что зуб на зуб не попадал. После этого многие заболевали. Туберкулез косил заключенных. Лишали памяти и воли бесконечные унижения. Эсэсовцы делали все, чтобы довести человека до состояния животного, думающего только о пище.
В этом аду имелись еще и холодный карцер, штрафблок, где невольниц доводили до безумия. Каждая пленная считала своим долгом помочь штрафнику выжить, не потерять силу воли. Из 532-х военнопленных подверглись заключению в штрафблоке Люба Конникова и Антонина Татько. Первую я знала плохо, она была из группы девушек, попавших в плен под Севастополем. Посадили ее в штрафблок за вторичный отказ работать на военном производстве, подвергнув наказанию: 25 палочных ударов.
Антонина Татько - врач 783 стрелкового полка. Сначала ее вместе с другими врачами и фельдшерами заставили работать внутри лагеря, затем в лазарете, потом отправили с группой женщин на фабрику в Гентин, где делали противотанковые патроны. Пленницы начиняли их песком вместо динамита. Когда брак обнаружили, их избили и отправили обратно в Равенсбрюк. Антонину посадили в штрафблок на восемь месяцев.
Зубной врач этого же полка Лидия Михайловна Боровая из Омска вспоминала о работе на "песке": "Под надзором эсэсовцев мы вели благоустройство лагерного двора. На тачках вывозили песок за ворота лагеря, а привозили шлак, разбрасывали его по двору, поливали водой даже во время дождя, утаптывали и укатывали. Тяжелый каменный каток толкали втроем, вчетвером. Ни минуты отдыха. На провинившуюся надзирательница могла спустить овчарку. Работали под пронизывающим ветром голодные и замерзшие, но помогали друг другу. Как только аузерка удалялась к другой группе, старшая колонны разрешала самой слабой уйти в барак с каким-нибудь поручением, что давало возможность передохнуть и побыть в тепле. Маленькие передышки использовали и для того, чтобы узнать, что пишут в немецких газетах о боях.
Сплоченность военнопленных, воспитанию самодисциплины и воли способствовала организаторская деятельность Евгении Лазаревны Клемм, старшей по возрасту и жизненному опыту учительницы и Сплочению военнопленных, воспитанию самодисциплины и воли способствовала организаторская деятельность Евгении Лазаревны Клемм, старшей по возрасту и жизненному опыту учительницы из Одессы, попавшей в плен под Севастополем. Она преподавала историю в каком-то высшем учебном заведении, хорошо владела немецким и французским языками. Около нее всегда были девушки, они получали ответы на различные вопросы, выполняли ее поручения. Евгения Лазаревна советовала нам знакомиться с людьми разных национальностей, рассказывать правду, пробуждать веру в неизбежную гибель фашизма и скорое освобождение. Мы, сталинградцы, внимательно прислушивались к ее голосу на политинформациях и беседах, проводимых тайно по субботам в бараке во время ужина, если, конечно, отсутствовала надзирательница. В наступившей тишине Е.Л. Клемм рассказывала о событиях за неделю, о том, что прочитала в немецких газетах. Информировала нас и о том, что делается в лагере.
Политинформация и беседы заканчивались тихим пением. Хором исполняли песни "Черный ворон", "Катюша", "Священная война". Тайные вечерние политинформации, беседы, концерты поднимали дух сопротивления фашизму, звали к активной деятельности.
Работница санэпидемстанции г. Ишима, бывшая санитарка 380 медсанбата Мария Бердюгина рассказывала об ужасных условияx работы заключенных в ткацком цехе. Выпускали они полосатый материал для одежды невольников. Голод, холод, пыль и ежедневные избиения лишали женщин силы и надежды на жизнь. Чтобы передохнуть от тяжелого груда, военнопленные выводили из строя ткацкие станки, путали нитки, обрывали их, учили саботажу других пленниц. В тяжелые минуты девушки помогали друг другу, делясь последним куском хлеба. Пытались оказать эту помощь и тогда, когда военнопленные объявили голодовку, требуя возвращения двенадцати девушек, приговоренных врачом-нацистом к смерти. В лагере периодически формировались поезда смерти или "черные транспорты". Заключенных строем прогоняли мимо нацистского главного врача. Самых слабых, больных и старых он отбирал на поезд смерти, который направлялся в Освенцим, где было больше крематориев. В течение десяти дней шла голодовка, о ней знал весь лагерь. Поддержали нас и заключенные мужчины, находящиеся по другую сторону каменной стены женского лагеря. И победили. Девушек вернули в Равенсбрюк.
Борьба шла и в швейной мастерской. Помню, как появились у нас француженки. Их посадили пришивать пуговицы к полосатым брюкам. Бледные, слабые, дрожащие от холода, они печальными глазами смотрели на окружающее. Говорить с ними было трудно, они знали только свой родной язык. Как же пробудить надежду на свободу? Как вдохнуть стремление к сопротивлению? Наконец, поняли друг друга. В ночную смену, когда надзирательница скрылась в свою комнату и, видимо, заснула, кто-то из наших тихо запел "Широка страна моя родная". Песню подхватили француженки, но пели они на своем языке. Все оживились, повеселели, заулыбались. Мы говорили с ними на русском языке, жестами и мимикой помогли понять, что скоро наши будут здесь, что скоро все поедут домой.
Однажды нас заставили пришивать пуговицы к немецким военным мундирам. Мы возмутились и договорились между собой пришивать так, чтобы еще дорогой они отлетели. И показали класс работы, пока эсэсовец не обнаружил брак. Он начал нас бить палкой. Все получили три дня штрафного аппеля без обеда. Больше нам мундиры не приносили.
Т. ШАСТУНОВА,
бывшая узница Равенсбрюка.
(Продолжение следует).
Ишимская правда. – 1999. – 21 сент. – С. 3.
Письма военных лет
В семейном архиве сохранились мои письма из Равенсбрюка за 1945 год - год освобождения из фашистской неволи и возвращения к жизни. Эти письма воспринимаются как документы того незабываемого времени.
"Здравствуй, дорогая сестренка Галочка! Все еще ни одного письма я от вас не получила, наверное, долго идут. Все-таки это далеко от того места, где я сейчас нахожусь. Очень хочется знать, как вы живете, что делаете, каково здоровье мамы, отца, Виктории...
Немного о себе. Почти 2,5 года не писала вам из-за непредвиденных обстоятельств. Думала, что больше не придется увидеть родные места, родные лица. 10 августа 1942 года я попала в плен. Ожидали с товарищами смерти, а вышло еще хуже. Пять месяцев я проработала в лазарете военнопленных г. Житомира, где почти месяц проболела сыпным тифом. Питание в лагерях жуткое, обращение тоже. Избивали и расстреливали. Люди умирали сотнями. 3 февраля 1943 г. нас привезли в центральный женский концлагерь Равенсбрюк. Мне приходилось читать про фашистские концлагеря, но этот был ужаснее. Муки, страдания, унижения - все пришлось пережить.
Лагерь располагался, должно быть, на болоте, которое засыпали глиной, песком и щебнем. Когда нас привезли сюда, было 28 бараков, где и разместили 17 тысяч человек. Затем бараков стало 32 и четыре за стеной внутри лагеря.
Обнесен он был высокой стеной и колючей проволокой сверху и снизу, по ней шел ток высокого напряжения. Охраняли нас СС (гестапо) и надзиратели (аузерки), их мы называли "черными воронами".
В теплый день воздух в лагере был горячий, а в зимнее время - слякоть, угольная пыль от шлака на дорогах носилась в воздухе.
Круглый год кормили брюквой, свеклой, иногда давали капусту или морковь, шпинат. Чаще всего варили брюкву или какую-нибудь траву. Хлеба давали по небольшому кусочку на целый день.
Бледные, пожелтевшие лица, худенькие, щуплые фигурки заключенных в полосатых "балахонах" виднелись везде. В летнее время они садились на песок и, закрыв глаза, вытягивали свои лица к солнцу. Надзиратели разгоняли голодных, измученных людей по баракам. Часто можно было наблюдать, как во дворе заставляли женщин таскать из кучи в кучу песок или укатывать дорогу.
Я попала на работу в швейную мастерскую. Шили на электрических машинах полосатые брюки, платья, рубахи для заключенных. Крадучи шили для себя и своих девчат тапочки. Ходить было не в чем, все отбиралось. Если попадались аузеркам за этой работой, избивали до полусмерти, обливали водой и садили работать дальше".
Вот строчки из письма от 22 августа: "Хочется быть быстрее дома. Мой начальник капитан Лякин уезжает в отпуск, а меня устроил на отправку на Родину. Все уже сложила. Жду. Наверное, скоро увидимся. Как я буду рада!
Служебную характеристику уже получила. Хорошая. Я работала все это время в штабе писарем.
Не знаю, получу ли я еще письма от вас, застанут ли они меня?"
Перечитываю письмо от 28 августа 1945 года, вновь оживают в памяти те дни и события: "Нахожусь пока все там же, работаю до последнего момента, поэтому решила тебе написать.
Береги свое здоровье, Галочка, и мамы. Пусть не расстраивается, не грустит, увидимся. Скоро все девчата будут возвращаться домой. Много нам пришлось пережить. Из Ишимского и ближайших районов со мною были Люба Малышкина, Лиза Аверина, Лида Шихова, Дора Крючкова, Дуся Остапенко, Маша Родькина.
Лида Павлюкевич давно уже выехала домой, с ней вместе я была дольше всех. Она многое может рассказать. Если Виктория в Омске, то можно зайти к ней и все узнать".
Т. ШАСТУНОВА.
Ишимская правда. – 1999. – 23 сент. – С. 3.
Нелегкая доля узниц Равенсбрюка
"Порой думаю, зачем писать о том, что перенесли дети и женщины многих национальностей в концлагере Равенсбрюк? Это было так давно. Но не могу забыть, что нас не считали за людей, что у каждого был номер, а после нас пленных стало уже больше ста тысяч. Никогда не забыть тех товарищей, кто, не вынеся страданий, умер в неволе. Мы, девушки-сибирячки, попавшие в плен под Сталинградом вместе с ранеными бойцами, помним беловолосую, голубоглазую Галину Горбунову, умершую от туберкулеза в день освобождения.
Сколько их было, не дождавшихся возвращения домой! Нет, об этом надо говорить людям", - так писала я в редакцию журнала "Знамя" в 50-х годах, прочитав на его страницах записки "Это не должно повториться!" Антонины Александровны Никифоровой, пережившей вместе с нами ужасы фашисткой неволи.
Этой точки зрения я придерживаюсь и до сего дня, так как справедливого и человечного отношения к себе бывшие узники концлагерей редко встречали и на своей родной земле. Часто душа их болела и болит. Многие, особенно молодежь, не знают тех, кто пережил равенсбрюкский ад. А это необходимо не только знать, но и прочувствовать, чтобы быть по–настоящему милосердным человеком.
Одна из узниц Равенсбрюка - Елизавета Степановна Аверина (ныне Михайлова). В 1942 году она окончила курсы медицинских сестер при железнодорожной больнице № 2, недалеко от которой Лиза и жила. Я познакомилась с ней только в санроте 783 стрелкового полка 229-й стрелковой дивизии, когда находилась на территории монастыря с. Скопино Рязанской области по пути к Сталинграду. Она запомнилась мне добросовестнейшим отношением к исполнению своих обязанностей медицинской сестры и военной санитарки. Вместе со мной и другими медицинскими работниками она разделила судьбу плененных, но непокоренных однополчан.
О судьбах тех, кто вернулся домой, говорят строки ее писем: "...Прошлое наше было без границ, с одними номерами, начинающимися с 17 тысяч. Свой номер 17337 никогда не забуду..." "...Как собираетесь отмечать 30-летие Победы и наше возвращение от смерти к жизни? Ведь для нас это двойной праздник..."
Далее Лиза сообщала о том, что потеряла связь даже с теми девчатами, с которыми была долгие годы вместе. Имела их адреса, но затеряла, а без фамилии ни одно адресное бюро справки не дает.
"Вышло так, что я никакой не ветеран, а самозванец. И в Равенсбрюке оказалась ради "спортивного интереса". Я не имею ни одной медали, мои года не засчитали в стаж для начисления пенсии. Я потеряла 10 процентов надбавки...
Для того, чтобы меня признали не только ветераны, а и местные власти, я решила добиться выдачи ветеранского удостоверения. Но не тут-то было. Осечка. Наш военкомат (г. Краснокамск Пермской области) сделал запрос в Ишимский военкомат, который ответил, что я нигде не значусь: ни в списках призванных, ни в проходивших службу, ни в уволенных в запас. Госархив ответил ее короче: "Документы 783 стрелкового полка того времени не сохранились". Тогда я написала сама: "На основании каких документов было вручено извещение моим родителям о том, что я пропала без вести?"
Представь себе, выслали дубликат извещения от 11 июля 1943 года. А мы попали в окружение в 1942 году. Значит, в 1943 какие-то документы были, и вдруг их нет. Отнесла это извещение в свой военкомат, что они с ним будут делать, не знаю. Но мне сказали, что придется еще опрашивать свидетелей. Так что, Тамара, если вас с Машей Родькиной будут вызывать и спрашивать обо мне, то не удивляйтесь. С Машей мы встречались в медсанбате - я привозила раненых. Она это хорошо помнит. Но ведь и ты меня не забыла?
Вот так, дорогая, обстоят мои дела. В общем, отправляли на "бойню" и фамилий не оставляли, хотя бы себе на память. Или в такой памяти в то время не нуждались? А мы вот выжили всем чертям назло".
"Пришла в военкомат, сообщает Лиза в следующем письме, а мне говорят: "Мы вам решили выдать удостоверение". Одолжение сделали. Выдали на основании ваших свидетельских показаний и соответствующего документа из ЦКГБ... Так что я сейчас настоящий ветеран. Только не знаю, выдадут ли мне все, что положено. Видимо, опять придется походить.
Спасибо за все, что ты и Маша для меня сделали. Я вам причинила столько беспокойства".
Позднее сообщила, что получила из Омска знак "Ветеран 62-й армии". "У вас, наверное, их вручали торжественно, - писала она, - а я сама себе торжество устроила. Во-первых, похвасталась перед детьми, а потом сидела одна целый вечер, сложа руки, как именинница. Все прошлое перебрала в своей памяти. Чувствую себя прескверно. Видимо, сердечки после всех мытарств начинает основательно пошаливать..."
Т. ШАСТУНОВА.
Ишимская правда. – 1999. – 28 сент. – С. 23.
И не был позорным знак "SU"…
Земной жизни у ветерана Великой Отечественной войны кавалера ордена "Знак Почёта" Тамары Геннадьевны Шастуновой в полном измерении – без шести дней семьдесят семь лет. Из них: семнадцать – довоенных, с начала мая по 10 августа 1942 года – фронтовые дороги, затем до 30 апреля 1945 года – лагерь Равенсбрюк. Времени после Победы, времени, наполненного служением обществу, казалось, ещё так много… Оно – её Восхождение в Жизнь – и вправду сложилось вдохновенно.
Родилась Тамара 2 февраля 1924 года в г. Омск-Ленинск в семье журналиста Геннадия Николаевича Лимахина. Мама Агриппина Ивановна трудилась портнихой на дому. После окончания неполной средней школы в г. Кыштым Челябинской области Тамара поступила в Ишимское педагогическое училище, в июне 1941 года начала трудовую деятельность директором Голдобинской неполной средней школы Ишимского района, но уже в июле была избрана председателем районного комитета профсоюза работников просвещения.
Война, грубо ворвавшись в размеренную жизнь страны, проверяла на патриотизм каждого. Тамара, как и десять тысяч её сверстников 1921-1924 годов рождения из Омской и других областей Сибири, 6 апреля добровольцем вступила во второй состав 229-ой стрелковой дивизии, формировавшийся в Ишиме.
О той весне сорок второго Тамара Геннадьевна напишет в воспоминаниях: "…Многолюдно на улицах, ведущих к райвоенкомату. Туда спешат все: степенные мужчины и женщины, юноши и девушки. Коммунисты и комсомольцы. Это добровольцы, желающие выехать на фронт в составе своей сибирской дивизии. Чем ближе к военкомату, тем больше людей… Слышатся обсуждения последних событий с фронта, доносятся реплики медкомиссии… В стороне – подводы. Это приехала сельская молодёжь. Звучат баян, песни, смех молодёжи и плач матерей. Некоторые спешат к репродуктору у базара, чтобы послушать последние известия.
Город живёт, трудится, помогает фронту, пополняет ряды защитников Родины.
Мы же, курсанты школы младших командиров, строем направляемся на концерт в Дом Красной Армии. Звонко запевает Любовь Малышкина: "Среди лесов дремучих, среди лесных полян…" Рота девушек подхватывает: "Суровый голос раздаётся: "Клянёмся землякам: покуда сердце бьётся, пощады нет врагам". Мелодии песен летят ввысь, заполняют город, зовут на битву с врагом.
Плакаты на зданиях и заборах вопрошают: "Чем ты помог фронту?" "Родина-Мать зовёт!", – призывает другой. Суровый облик матери с листком боевой присяги и поднятой рукой врезается в память, щемящей болью отзывается в сердцах. Вездесущие мальчишки и девчонки сопровождают нашу колонну до места назначения. Останавливаются матери, глядя нам вслед. А мы горды тем, что уже находимся в рядах сибирской дивизии, что наши занятия подходят к концу, что через несколько дней нам присвоят воинское звание и отправят в полки… В Синицынском бору в санроте царит деловая обстановка, все серьёзно готовились к фронту.
Расцветающая природа напоминает о прелести мирных дней. Лес шумит молодой листвой, ветерок качает верхушки сосен и елей, поют птицы, и в нашей душе всё поёт: мы едем на фронт"
("Ишимская правда", 19 февраля 1975 года).
После дивизионной школы младших командиров – санинструкторские курсы в г. Скопин Рязанской области, 783-й стрелковый полк. Тамара Лимахина на передовой – при роте автоматчиков.
"Нам, ишимским девчатам, хотелось быть вместе, – писала Тамара Геннадьевна. – Но мы понимали, что должны честно служить Родине там, куда нас направят. Сержант Любовь Малышкина направлена санинструктором в 804-й стрелковый полк, Лиза Аверина – в 783-й, сержант Надя Субботина – в медсанбат…"
Они все – почти вчерашние школьницы: Нина Морозова, Мария Родькина, Елена Валдаева, Фаина Фёдорова, Анна Юникова, Лиза Мулицина, Нина Помешкина, Галя Горбунова, Лида Павлюкевич. Песни внутри стихли быстро. Война заставляла держать экзамен теперь уже и на стойкость: по Волге – на пароходе, затем двухсоткилометровый пеший марш, переправа через Дон под прицелами вражеских бомбардировщиков. Сталинградский фронт, Цимлянское направление. 229-й выпало совершенно открытое, тактически не приспособленное пространство высокой гряды междуречья рек Солон и Чир, она растянулась на множество километров, ведя на разных участках неравные бои. Центр дивизии – как раз 783-й стрелковый полк.
Медсанбат обосновался на берегу реки Чир. Раненые поступали беспрерывно. От них девчонки и узнавали географические названия, где из последних сил держались сибиряки: город Суровикино и районы Логовский, Евсеев, Майоровский, участок железной дороги Лихая-Сталинград, коридор Савинская-Нижне-Чирская, хутор Пятиизбянский.
Именно у последнего потеряли ставшего уже родным за пройденный от Ишима до Сталинграда путь командира дивизии – полковника Фёдора Фёдоровича Сажина. На должность эту он вступил 10 марта 1942 года. Погиб под Сталинградом и командир 783-го полка майор С. Рыбаков, ранен комиссар Сизов.
В Сталинградской мясорубке "ишимская" дивизия в полноте узнала мощь вражеской армии: против неё устремились главные силы ударной группировки 6-й немецкой армии в составе 71-го армейского и 24-го танкового корпусов. Степь утонула в пыли и дыму от канонады, пылающих трав и нескошенной пшеницы. Но не удалось фашистам с ходу, одним ударом, окружить наши войска в большой излучине Дона, и захват Сталинграда в первых числах августа 1942 года стал неосуществлённым пунктом планов немецкого командования. В окружении на правом берегу Дона остались четыре советских дивизии, в том числе и 229-я. Из десяти тысяч на левый берег Дона пробились лишь около 750 человек. В их числе Валерия Осиповна Гнаровская, призванная на фронт Бердюжским райвоенкоматом, павшая смертью храбрых при освобождении Украины и посмертно удостоенная 3 июля 1944 года звания Героя Советского Союза.
А медсанбат дивизии, в составе которого была Тамара Лимахина, другие ишимские девчата, проблуждав с ранеными несколько ночей по балкам, оказался в районе Суровикино, где целиком был взят в плен.
10 августа 1942 года из района Большой Осиновки вместе с ранеными бойцами и командирами Тамару отправили в станицу Нижне-Чирскую. В лагере военнопленных вновь на поверку выходили и милосердие – медсёстры ухаживали за ранеными, и стойкость – пленных пешком конвоировали в Харьков. "Несколько дней мы ничего не ели и не пили, – вспоминала Тамара Геннадьевна. – Впоследствии кормили два раза в день сырыми отрубями, разведёнными в воде, – примерно пол-литра на один раз. Командный состав отделили от рядовых и отправили по железной дороге во Владимир-Волынский, здоровых бойцов куда-то угнали, тяжелораненых расстреляли, а нас погрузили в товарные вагоны и отправили в Германию. Каждый день пленные умирали от ран и от голода". В феврале 1943 года за отказ работать на военных заводах в Германии 536 советских военнопленных – женщин-врачей, медицинских сестёр и связисток – привезли в Равенсбрюк, концентрационный лагерь для женщин, располагавшийся на северо-востоке Германии в 90 км к северу от Берлина. В их числе была и Тамара Лимахина.
Пленных независимо от времени года раздевали догола на дворе, остригали волосы. Отбирали все личные вещи и документы. Затем час или более они дожидались пропуска через баню, облачались в полосатое платье и деревянные колодки-шлёпанцы. На левом рукаве были лагерный номер и винкель – знак в виде треугольника, окрашенный в зависимости от категории пленных. Для политических заключённых и участников движения Сопротивления – в красный цвет, в центре треугольника стояла буква, указывающая национальность. Русский винкель с буквой "R" советские военнопленные отказались пришивать. В результате они получили красные винкели с буквами "SU" – "Советский Союз", обозначив тем самым особую категорию – советских узниц. Условия жизни в лагере были неимоверно тяжёлыми. Русским девчонкам приходилось быть и врачами, и санитарками, и уборщицами. За малейшее нарушение конвоиры жестоко избивали узниц.
В концлагере к понятию чести добавилось умение понимать друг друга без знания языка, дорожить интернациональной дружбой. Тамара, заключённая под номером 17501, держалась вместе со старшей подругой Евгенией Лазаревной Клем, чешкой Геленой Лефлеровой из Лидице, которую учила русскому языку, читая наизусть стихи, рассказывая о сибирской природе. Особенно часто всплывала в памяти Тамары осень сорок первого. Вместе с работниками райисполкома она тогда участвовала в уборке урожая под д. Сорочкина Ишимского района. Напоённая соками земли и наполненная солнечным светом пшеница радовала глаз и душу, все дружно с песней вязали кошенину в снопы. Даже не верилось, что где-то уже гремела война. И в страшных мыслях не представлялось девушке вот такое лагерное заключение.
30 апреля 1945 года узников освободили советские войска. Но впереди ещё ждал фильтрационный лагерь в Германии, где проверяли "по линии" особого отдела НКГБ. Там с мая по август 1945 года Тамара Лимахина работала писарем при военной части 52709 "А".
Только в конце ноября 1945 года она вернулась в Ишим, чтобы воплотить в мирную жизнь мечты о любимой учительской профессии, о семейном счастье. В школах Ишима и Ишимского района учительских вакансий не оказалось, и она заступила на должность председателя комитета по делам физической культуры и спорта при Ишимском райисполкоме, а в следующем учебном году стала студенткой. В 1950 году окончила филологический факультет Омского государственного педагогического института им. А.М. Горького. Большая часть её трудовой биографии – учителя русского языка и литературы, заместителя директора по воспитательной, учебной работе – пролетела в каждодневной творческой суете в ишимской городской школе № 1. Работала она и преподавателем в школе рабочей молодёжи, председателем горкома профсоюза работников неполной средней школы, инспектором гороно, директором, завучем школы-интерната № 1. К боевой медали "За Победу над Германией" добавились трудовые: орден "Знак Почёта", медаль "За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина", знак "Отличник народного просвещения".
Состоялось и её семейное счастье... В 1951-ом вышла замуж за Владимира Шастунова, тоже участника Великой Отечественной войны, бывшего танкиста, вырастили они двоих сыновей.
В "Автобиографии", что входит составной частью в "Личное дело" Тамары Геннадьевны (оно хранится в ишимском городском музее народного образования), есть признание: "Ежегодно принимаю активное участие в общественной работе, без неё не представляю жизни". На фоне спокойного перечисления фактов биографии это, пожалуй, единственная эмоциональная фраза. Общественная работа для неё – олицетворение полной отдачи, настоящего служения миру. По отзывам коллег, Тамара Геннадьевна была отличным педагогом, наставником, методистом, руководила секцией русского языка и литературы в школе и в городе. Также она была активным депутатом Ишимского городского совета народных депутатов, членом ГК КПСС, лектором общества "Знание". Особой популярностью на предприятиях пользовалась её лекция "Быт – дело не частное". Семь лет она была председателем городского суда родительской общественности. Я же знала принципиальную Тамару Геннадьевну с поры, когда она как внештатный корреспондент сотрудничала с газетой "Ишимская правда", работала при общественной приёмной редакции.
27 января 2001 года Тамары Геннадьевны не стало, похоронена она в Ишиме. Страницы её жизни вписаны в общую летопись 229-й стрелковой "сибирско-ишимской" дивизии, поисковую работу по которой ведут учащиеся городской школы № 31.
Людмила Марикова.
Ишимская правда. – 2012. – 29 окт.
