(_._.1922 – _._.2016)
Место рождения: Омская обл., Ишимский р-н, г. Ишим
Дата поступления на службу: __.__.1942
Воинское звание: мл. лейтенант мед. сл.
Наименование воинской части: 380Медицинско–санитарный батальон 229 стрелковая дивизия
Награды: «Орден Отечественной войны II степени», медаль Жукова, юбилейные медали.
Бердюгина Мария Михайловна
Родилась 19 ноября 1922 года в г. Ишиме. Это и о её судьбе написанная уже в мирное время песня (музыка Д. Тухманова, слова В. Харитонова), по-особому дорогая всем фронтовым медицинским сестрам:
Лёгкий школьный вальс тоже был у нас,
У него судьба была такая:
Помню как сейчас, наш десятый класс
Закружила вьюга фронтовая. [...]
21 июня был её школьный выпускной бал... 22 июня от горкома комсомола Мария получила направление на один из пунктов сбора мобилизованных в армию солдат. Девушка каждый день видела слёзы, чувствовала вместе со всеми ужас разлуки. Но она даже предположить не могла, какой действительно ужас уготовила война лично ей.
В качестве основной тогда Мария выбрала профессию воспитателя детского сада. Однако 5 апреля 1942 года была призвана в армию в 380-ый медицинский батальон 229-ой дивизии 64-ой армии. И именно в этот день в семью принесли похоронку на брата... Но отчёт военного времени уже пошёл и для Марии. Краткосрочные теоретические курсы дополнил инструктаж по оказанию первой медицинской помощи и умению выносить раненых с поля боя. Вначале - направление в Горьковскую область, оттуда на пароходе по Волге под Сталинград. В пути получили первое боевое крещение - немецкие самолёты бомбили пароход.
Уже во фронтовых условиях под Сталинградом Мария по-настоящему и на всю жизнь осознала, что такое чувство ответственности с одной стороны за свою жизнь, с другой за жизни раненых. Медсестры, санинструктора, в том числе и Мария, не бросили раненых и попали в плен. Пересыльный лагерь в Славуте, где почти 500 девушек из-под Сталинграда и Севастополя болели тифом... Отправка в Германию на военный завод. Отказ работать на врагов Родины... В итоге - женский концентрационный лагерь Равенсбрюк: издевательства, принудительная работа на ткацкой фабрике по изготовлению полосатой ткани на спецодежду для заключённых.
С 10 августа 1942 по 31 апреля 1945 года находилась Мария Михайловна в концлагере Равенсбрюк. В Ишим вернулась 31 декабря 1945 года. И ещё предстояло выдержать сильнейшее унижение, косые взгляды и откровенные реплики в свой адрес как бывшей военнопленной.
Но Мария Михайловна знала главное: она чиста перед совестью своей! И эта внутренняя чистота, порядочность давала силы. Да и молодость брала своё - всего-то 23 года было ей по окончании войны. Впереди ещё - целая жизнь! Мария работала непродолжительное время в горкоме физкультуры, затем окончила курсы медицинских сестёр и четверть века трудилась в эпидемиологическом отделе городской СЭС. Счастливо вышла замуж за Михаила Георгиевича Бердюгина, директора комбината бытового обслуживания, кавалера орденов Трудового Красного Знамени и Отечественной войны. По стезе врачевания в роду Бердюгиных идут: дочь - физиотерапевт, сын - окулист, внук - главный врач детского костно-туберкулёзного санатория.
В свои девяносто с лишним лет Мария Михайловна полна доброты и мудрости. Есть для кого жить: двое детей, четверо внуков, пятеро правнуков доставляют только радости!
Награждена орденом Отечественной войны 2-й степени, медалью Жукова, десятью юбилейными медалями.
Елисеева Н. БердюгинаМария Михайловна / Н. Елисеева // На всю оставшуюся жизнь. – Ишим, 2015. – С. 89–91.
Её звали Маша Родькина
Мария Михайловна Бердюгина скончалась в воскресенье в Ишиме на 94-м году жизни. Но для меня, как и для многих, кто ее знал, она так и останется Машей Родькиной, солдатом Отечественной войны.
Ишимская школьница, а с апреля 1942 года - санинструктор отдельного медицинско-санитарного батальона N 380, 229-я стрелковая дивизия. Только что сформированную дивизию направили на Сталинградский фронт. Там в большой излучине Дона этому соединению, составленному из молодых сибиряков, главным образом 1923 года рождения,
пришлось сдерживать наступление лучшей, как утверждали, 6-и полевой армии вермахта под командованием генерала Паулюса. И они сдерживали -целых семнадцать дней, с 24 июля и до 10 августа 1942 года. Следы эти боев до сих пор видны на старых рубежах - вдоль речушки Чир, у Суровикино и станицы Нижне-Чирской.
Дивизия сражалась, но была разбита. Сотрудники медсанбата, которые не могли оставить раненых, а их было много, оказались в плену. Маша Родькина попала в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк и на всю жизнь запомнила свой номер - 19396.
Как и на всю жизнь запомнила каторжный труд, угрозу «черного транспорта» в крематорий, куда могли отправить за малейшую провинность, братство военнопленных, которые и за колючей проволокой старались сохранить свое человеческое достоинство.
А потом пришло освобождение, а вместе с ним унизительные проверки, пятно военнопленного, которое долгие годы сопровождало ее, пока не вышли ельцинские указы, вернувшие «запрещенным солдатам» права ветеранов Великой войны. Запомним же это имя - Мария Михайловна Бердюгина.
Рафаэль Гольдберг
Мария
В июне 1941 года Маша закончила 10 классов. 22 утром весь класс уехал в Синицынский бор, домой вернулись вечером. Мама встретила у ворот: «Война!» Назавтра пришли в горком комсомола и распределились по сборным пунктам – в качестве писарей. Там увидели и слезы разлуки, и горечь прощаний. Не как в кино, где звучат громкие речи, обещания вернуться с победой и встретиться «в шесть часов вечера после войны». А прощание по-деревенски, со слезами и рыданиями в голос.
5 апреля сорок второго в пять утра принесли повестку и Маше. С указанием: через четыре часа явиться в расположение медсанбата № 380. Маша в семье была шестая, «поскребыш». К этому времени ушла на фронт одна из старших сестер, а в тот самый день, когда Маше было велено явиться в медсанбат, почта принесла домой первую похоронку - на брата... Через несколько месяцев потерялась и сама Маша.
«Полки формировались в Синицынском бору, там и сейчас еще заметны следы учебных окопов. - Так рассказывает в 2006-м году Мария Михайловна. - А медсестры учились в городе, где сейчас мост железнодорожный. Чему учились? И перевязкам, и по-пластунски ползать - не в рост же раненого под обстрелом вытаскивать! Потом поехали на запад. Там еще месяц поучились и поплыли вниз по Волге на трех пароходах. Прямо в Сталинград. Тут и случилась первая бомбежка... Некоторые говорят: не страшно! Да как же на войне не страшно? Но все обошлось, ни в один из трех пароходов бомбы не попали... Вот и Сталинград. Потом переправа через Дон...»
Марии Михайловне в 2006-м - восемьдесят четыре. Четкая память - на даты, на названия... Хотя можно сверять ее рассказ по протоколам допросов в фильтрационном деле. Немудрено: сколько их было, этих допросов! Сколько усердных особистов, скрипящих перышком, записывали ее показания о первых боях, о плене, о лагерях - в Славуте и в Равенсбрюке... Давно пожелтела грубая бумага послевоенной поры, а в голосе бывшего санинструктора Маши Родькиной снова и снова оживают события тех лет.
... Небольшой лесок среди бескрайней степи, где разместили медсанбат. Первые убитые-военные и мирные жители. Убитый ребенок. "»трашно: мамочка!», – восклицает Мария Михайловна. Барражирующая над степью «рама», немецкий самолет-разведчик «Хейнкель-111» с фотоаппаратом под хвостом...
«Снова бомбежка, убиты шофер нашей санитарной полуторки и врач Марковский. Мы лежим в ямке, и я вижу, как от самолета отрывается темная капля и летит, летит - прямо в меня. Нет, пролетела мимо! Помню: как только начинали бомбить, командир нашего эваковзвода и его жена, служившая в аптеке, бросались друг к другу и брались за руки. Отчего так? А они отвечают: если суждено погибнуть, то пусть уж вместе. Тут подошли немецкие танки...».
Из фильтрационного дела Родькиной Марии Михайловны (протокол допроса от 2 января 1946 года):
«Наша 229-я дивизия находилась в районе хутора Калач. 8 августа 1942 года дивизия попала в окружение немецких войск. Мы были в степи, в балках. Командир батальона Девятое сообщил, что вся дивизия пошла на прорыв из окружения. Но выйти не было возможности, так как немец все время атаковал. Мы, санитарки, находились в лесу вместе с ранеными.
Раненых было много, а оружия не было совсем, нам его и не выдавали.
10 августа в 5 часов вечера в лес, где мы находились, зашли немцы. Нас было семь санитарок и врач Троицкий. К нам подошли два автоматчика, мы в это время находились в яме, уничтожали комсомольские билеты. Автоматчики повели нас на сборный пункт, потом в станицу Чир, потом в Нижний Чир и дальше на Суровикино, куда свозили всех раненых... И до 15 сентября 1942 года я в Суровикино ухаживала за своими ранеными. Пока нас эшелоном не отправили в г. Славуту, а уже оттуда в немецкий город Фюрстенберг, рядом с которым и находилась наша каторга - женский концлагерь Равенсбрюк. Там я пробыла до 1 мая 1945 года, работала на ткацкой фабрике, где выпускали полосатую ткань - специально для заключенных...».
Из рассказа Марии Михайловны Бердюгиной
(г. Ишим, 18 мая 2006 года):
– Немецкие солдаты кричали на пленных. Я выросла в провинции, немецкий язык слышала только в кино. Этот крик был точно такой же - резкий, лающий...
Нас погнали по степи. Впереди - мы, женщины. Жарко, пить хочется. Но если солдаты бросались к воде, конвоиры в них стреляли.
А медсестрам разрешали набирать воду в пилотки. Почти не кормили. Иногда варили мясо убитых лошадей: мол, русские свиньи все съедят... В Славуте колонну загнали в помещение бывшей погранзаставы. Начался сыпной тиф. В казарме 500 пленных женщин, мы из-под Сталинграда и другие, военнослужащие из только что взятого немцами Севастополя. Многие умирали. Мне повезло, я выжила...
Сначала военнопленных пытались отправить на военные заводы. Женщины отказались. Сопротивление возглавила военврач Евгения Клем, которая хорошо знала немецкий язык. Удалось настоять на своем. И снова глухие товарные вагоны, неведомый путь. Ночная станция Фюрстенберг. Моросящий дождь пополам со снегом. Эсэсовки в черной форме, грубые окрики, лай собак. Со скрипом расходятся створки громадных ворот - это концлагерь Равенсбрюк.
Чтобы знали, куда попали отказчицы, их, раздетых, уложили на усыпанный февральским снежком аппельплац. Потом баня. Стрижка наголо. Грязная полосатая одежда и винкель - цветной треугольник - с номером.
– У вас нет ни имени, ни фамилии. Только номер! - прокричала лагерфюрерин. Этот номер Маша Родькина помнит до сих пор: "19396".
... Картинки Равенсбрюка не стираются, не тускнеют в памяти. Дети, привезенные из Освенцима, и среди них трехлетний мальчик Миша... Работа на ткацкой фабрике, наказания за каждую ошибку... У Маши однажды сбежал» челнок... Девочки замерли - сейчас меня забьют... Мастер-румын подошел, а меня из-за станка еле видно. Он только глянул и ушел... Наши раненые девочки работать не могли, их взяли на «черный транспорт». Это значит: в газкамеру. Евгения Лазаревна Клем сказала: «Объявим голодовку, пусть наших вернут!» День, другой, третий... Только воду пьем. Чешки-заключенные несут нам продукты, мы отказываемся... Вы знаете, девочек вернули!
Мы все время настаивали, что с нами не имеют права поступать так, мы -военнопленные, есть соответствующая конвенция...
Из фильтрационного дела Родькиной Марии Михайловны
(протокол допроса от 2 января 1946 года):
«
Я помню день освобождения. Но... это не радость была для меня. Здесь я увидела ужасное отношение к освобожденным девушкам. Помощи нам никакой не сделали. И сказать по совести, я лучше бы согласилась оставаться там, в лагере, чем сейчас носить пятно пленника... Я предполагала, что тысячи упреков могут быть брошены по моему адресу. Так и случилось. Человек в гимнастерке, увешанной медалями, стучал себя в грудь кулаком и повторял: «Я - ваш освободитель!» Как нас унижали в офицерской столовой части, разместившейся в бывшем концлагере! Как пренебрежительно к нам относились! Как будто все они - герои, а мы - изменники Родины. Да, мы - не герои. Мы - жертвы войны. И если бы за нас тогда не вступился комиссар Рубежанский, не знаю, смогла бы я все это вынести».
После был родной Ишим.
Из рассказа Марии Михайловны Бердюгиной
(г. Ишим, 18 мая 2006 г.):
– Я вернулась и стала искать работу. Мне подсказали: иди в горком комсомола, они тебя посылали на фронт. Пришла. Там был некий Кириенко, который, я думаю, ни разу не слышал, как летят самолеты, как воют сброшенные бомбы. Он сказал мне: «Я за тебя партбилет ложить не буду!» Я сначала не поняла. Так он объяснил: «Зачем ты вернулась? Зачем попала в плен? У тебя в сумке были бинты, а вокруг стояли березы». Значит, я должна была покончить с собой? А то, что у меня вокруг двадцать раненых и все кричат: «сестричка!» и просят помочь? Вот так меня встретили из плена...
И была еще одна, личная причина для переживаний. Сверстник Костя Ражев, еще довоенная симпатия, пришел домой героем. Настоящим, с Золотой Звездой на гимнастерке.
Из фильтрационного дела Родькиной Марии Михайловны:
«У меня еще был яркий - из случаев случай. Это было здесь, в Ишиме. Я встретилась со старым другом, у меня пробудилась к нему прежняя любовь, прежнее желание видеть его, встречаться с ним. Но как пушинка против ветра я была отброшена. Он мне с ехидством ответил: «Ах, вы были в армии? были в плену?» Между нами пропасть. Больше мы не встречались... И что мне осталось? Замкнуться, уединиться и только жить для своих стариков».
Нельзя было не спросить: не ужели в самом деле после всего пережитого она готова была наложить на себя руки, как сообщал "источник" в Ишимский РО МГБ?
– А как вы думаете? Если с января до сентября - бесконечные допросы. Если спрашивают об одном и том же... Да меня хоть ночью сейчас разбуди, я все повторю слово в слово - как в плен попала, как болела тифом в лагере в
Славуте, как ткала мерзкую полосатую ткань, как мы наших раненых девочек отбивали от «черного транспорта» в крематорий, как в конце апреля эсэсовцы гнали заключенных из Равенсбрюка, а сами прятались от наших самолетов в середину колонны...
И снова надо было выстоять. Выдержать. Пройти все, получить разрешение на работу и кормить своих стариков. Дома - отец-пенсионер. И есть нечего, жили от картошки до картошки...
Только в сентябре, придя на очередной допрос, Маша услышала, что следствие по ее делу окончено, теперь можно получить паспорт и устроиться на работу. Потом из армии демобилизовался Михаил Бердюгин, зашел по делам в горком физкультуры. Они встретились.
В своей книге «Повесть о борьбе и дружбе» Антонина Александровна Никифорова, тоже узница Равенсбрюка, пишет о Марии Бердюгиной-Редькиной:
– Жизнь Маши сложилась так: она вышла замуж, работала, воспитывала детей и лишь сейчас, когда дети подросли, выполняет свое заветное желание – учится.
Так почему же Мария Михайловна Бердюгина до сих пор убеждена, что через всю ее жизнь, а не только через военные годы, прошла черная полоса? Почему она «всю жизнь молчала»? Почему до сих пор считает себя жертвой? Не только жертвой военных обстоятельств, неудачной войсковой операции в большой излучине Дона летом 1942 года, но и всей послевоенной нашей истории?
Петрушин А. Идут по войне девчата, похожие на парней / А. Петрушин // Наше время. – 1993. – 23 февр.
Материал предоставлен: ТОС «Киселевка» в лице Русиной Т.Г., Аржанниковой А., Аржанниковой Л., Бердюгиной Г., Ефимовой Л., Лишенко А., Фоминой В., Юдина Г.
